Николай Алексеевич Умов: Наша история
 Н.
А. Умов выдающийся российский физик родился 4 февраля 1846 года в г. Симбирске.
В 1867 году Императорский Московский университет и был оставлен для подготовки
к профессорскому званию. С 1893 по 1911 год был профессором Московского университета,
а с 1896 года, после смерти А.Г.Столетова, возглавлял кафедру физики. Умер 28
января 1915 года.
Работы Н.А.Умова посвящены теории колебательных процессов, электричеству, оптике, земному магнетизму, молекулярной физике. Важным результатом его теоретических исследований было создание учения о движении энергии, которое он изложил в 1874 году в своей докторской диссертации "Уравнение движения энергии в телах". В ней впервые ввел понятие о скорости и направлении движения энергии, плотности энергии в данной точке среды, пространственной локализации потока энергии. В 1884 году понятие о потоке электромагнитной энергии ввел Дж.Пойнтинг, описав движение электромагнитной энергии с помощью вектора (вектор Умова-Пойнтинга).
Профессор Н.А.Умов пользовался большой любовью студентов. О его лекторском мастерстве ходили легенды. Выпускник физико-математического факультета, окончивший университет в 1903 году и впоследствии ставший знаменитым русским писателем Андреем Белым, Борис Николаевич Бугаев посвятил Умову целую главу своих воспоминаний (А.Белый. На рубеже двух столетий. М.; "Художественная литература", 1989).
"Другой образ встает, подаваемый памятью с математиками; не математик, а физик, окончивший математический факультет с математическою выправкою, называющий себя учеником отца, хотя был по возрасту близким отцу - Николай Алексеевич Умов; мне он особенно удивителен сочетанием блеска, ума, прекраснейших душевных качеств; и - скуки; такова реакция Умова на быт, как на лакмусовую бумажку; сунь одних людей в этот быт, и человек окрасится в красный цвет холерически развиваемых интересов к быту, затрепыхается в нем, как воробей в пыли (тем хуже для него!), являя интересное, нескучное зрелище, но… неприятное зрелище; другой человек, сунь его в этот быт, окрасится интенсивно синею скукою; интересный в статьях Бобынин реагировал на быт потрясающей скукою, развиваемой им; Млодзиевский - развивал перепыхи; Бобынин мне симпатичнее.
Умов был тоже скучен, при разгляде издали, а таким разглядом были мне его посещения нас, разговоры его с моей матерью и т.д.: по существу он - живая умница, интереснейший человек, глубокий ученый, философ, чуткий к красоте общественный деятель; как-то: он волновался проблемами демократизации знаний; читал физику и медикам, и агрономам, живо действовал в комиссии по реформе средней школы в 1898 году; не ограничиваясь публичными речами, прекрасными по форме, глубокими по содержанию, он печатал статьи в журналах и газетах, организовывал и двигал "Общество содействия опытных наук" имени Леденцова; болел студенческими волнениями; в эпоху Кассо он демонстративно ушел из Университета; друг и постоянный собеседник Мечникова (в бытность последнего в Одессе) и Сеченова, - разумеется, он не был "скучен"; он казался таким мне в условиях быта, где ему предлагалось не блистать афоризмами, а говорить так, как "у нас" говорят; пресловутое "у нас" деформировало мне мои детские представления о впоследствии столь любимом профессоре. Но даже в скуке в нем было нечто монументальное; не просто скуку он выявлял, а саму, так сказать, энтропию, мировое рассеяние энергии.
Но эта скука получала и объяснение, и раскрытие, когда Николай Алексеевич всходил на кафедру: сверкать умом, жизнью, блеском, срывать голубой покров неба и показывать коперниканскую пустоту в величавых жестах и в величавых афоризмах, которые он не выговаривал, а напевно изрекал, простерши руки и ставя перед нами то мысль Томсона, то мысль Максвелла, то свою собственную: "На часах вселенной ударит полночь…" Пауза: "Тогда начнется - час первый…" Или: "Мы - сыны светозарного эфира"… или: "Ньютоново представление силы описало магический круг вокруг атома…" Он любил пышность не фразы, а углубленной мысли, к которой долго подбирал образ… И образы его были крылаты; он ширял на них; и ставились они перед сознанием нашим всегда неожиданно, при демонстрации очень помпезно поставленного опыта. Он любил помпу в хорошем смысле; и поражал наше студенческое воображение.
Никогда не забуду, как однажды по взмаху его руки упали все занавески в физической аудитории: мы - остались во мраке; вспыхнул луч проекционного фонаря, с потолка спустилась веревка с гирею, которую раскачали тут же; и мы внятно тогда увидели на экране появление тени и отлетание тени, а мрак пропел голосом Умова: "Мы присутствуем при вращении земли вокруг оси".
А как он готовил нас к событию обнародования трех принципов Ньютона! И, подготовив, вывесил гигантский плакат с аршинными буквами: "Principia, sive leges motus" (Принципы, или законы движения); войдя, мы ахнули; а он, подхвативши наш "ах", с великолепною простотою, но образно, вскрыл нам ньютонову мысль.
Он вводил нас в суть вопроса, как жрец, сперва протомив подготовкою; взвивал занавесь, и мы видели не историю становления вопроса, а некую драму-мистерию; так, пленив нас вопросом, он углублялся уже в детализацию и раскрытие чисто математических формул.
Я потому останавливаюсь на Умове, как лекторе, что, пожалуй, из всех профессоров он был самый блестящий по умению сочетать популярность с научной глубиною, "введение" с детализацией: редкая способность!
И через двадцать лет, вспоминая его, я отразил Николая Алексеевича в стихах:
И было: много, много дум,
И метафизики, и шумов…
И строгой физикой мой ум
Переполнял профессор Умов.
Над мглой космической он пел,
Развив власы и выгнув выю,
Что парадоксами Максвелл
Уничтожает энтропию, -
Что взрывы, полные игры,
Таят томсоновые вихри
И что огромные миры
В атомных силах не утихли…
Статьи Умова, касающиеся вопросов общей физики, не уступают классическим, цитируемым речам мировых ученых, - Томсона, Лоджа, Пуанкаре. Умов в лучшем смысле был не только философ, но и бард физики; он заставил и приучил меня на всю жизнь с глубоким трепетом прислушиваться к развитию физической мысли; и еще недавно, в двадцать седьмом году, возвратясь к некоторым проблемам атомной механики, читая Иоффе, Френкеля, Михельсона, Томсона и Резерфорда, я благодарил Умова за ту подготовку, которую он нам некогда дал. Прошло двадцать семь лет; но, едва коснувшись физики из совсем других горизонтов, я нашел в себе то, что им было выгравировано в моем мозгу; он дал возможность почувствовать самый ритм кривой истории физики.
Н. А. Умов был новатором; в его голове бродили научные идеи огромной важности; он первый сформулировал идею о движении энергии, которая укоренилась в науке, подтвердясь в специальных работах.
Сперва он вскрывает реальный базис понятия "потенциальная энергия", как кинетической же, т.е. реальной, но конкретно не вскрытой в данной системе сил; теоретическая замкнутость системы становится фактически не замкнутой, ибо она замкнута в средах, еще не ощупанных реально. Позднее он меняет формулировку своего принципа, формулирует понятие о плотности энергии и т.д.; проводит он свою мысль в ряде конкретных работ (дает ряд дифференциальных сравнений, конкретизирующих его положение) - вплоть до теории упругости, его теоремы становятся известными за границей; "закон Умова" входит в историю физики, в сфере электромагнетизма его теории подтверждаются позднее английскими физиками, к корпорации которых он принадлежит, как "доктор" Глазговского университета; его работы рекомендует вниманию гениальный Томсон (Кельвин); его раннюю работу о стационарном течении электричества использовал Кирхгоф в формах, нарушающих добрые нравы науки (т.е. почти сплагировал).
Убежденный картезианец, он, однако, менее всего страдал узостями "механизма", подобно многим картезианцам своего времени, соединяя четкость методологической мыли с высокими и глубокими полетами.
Умов был вдохновителем и интерпретатором высот научной мысли.
Высокий, полный, седой, с огромным челом, с развевающимися "саваофовыми" власами, с прекрасной седой бородой и с мечтательными голубыми глазами, воздетыми горе, с плавно дирижирующей каким-то кием рукой, - кием или жезлом, которым он показывал то на доску, то на машины, приводимые в движение тоже в свое время знаменитым ассистентом Усагиным, он - пел, бывало; и - некое "да будет свет" слетало с его уст. Лекции Умова по механике напоминали мне космогонию; ход физической мысли делался воочию зримым; формулы вылеплялись и выгравировались, как почти произведения искусства; кинетическая теория газов была им, так сказать, соткана перед нами из формул, как тонкая шаль, которой он попытался окутать и мир жидких тел, и мир твердых, как ступени осложнения тех же простейших газовых законов. Огромная область физика была им высечена перед нами, как художественное произведение, единообразное по стилю; мы почти видели, как из хаоса молекулярных биений сваивалась предметность обставшей видимости.
Таков был он на лекциях: крупная умница, свободная от предрассудков; он был смел предельно…
…Так же он был широк на экзамене; и - хотя требователен по отношению к минимуму знаний, им нам выдвигаемому, как обязательному; за незнание типичных формул он ставил двойки безжалостно; и - никогда не придирался; еще он требовал ясного понимания метода; и очень любил теоретическое расширение вопроса…"
Материал подготовлен
профессором А.С.Илюшиным
|
Виртуальный тур и фильмы о факультете
Вестник МГУ. Серия 3.
связаться с нами