Радость и горечь Победы

 

В сражении под Москвой, когда фашистская орда была отброшена от стен столицы, появилась надежда на Победу. Но, увы! Гитлер поменял тактику. Он устремился на юг за нефтью через Украину, а, если повезет, то опять - на Москву. Красная Армия отступала. Несмотря на временные поражения, страна жила верой, надеждой и любовью к Родине. Были, конечно, и неверующие, и прямые внутренние враги Советской власти. Об этом пишут и историки и политики. Для нас, простых граждан Страны Советов, приближение Победы почувствовалось сразу после Сталинградской битвы. Укрепилось это чувство от Орловской баталии и первого салюта в Москве. Я был в это время на Красной площади. Незрелыш, но осознавал, что в стране идет духовный подъем.

В 1943 году отца с фронта перевели в Бузулук готовить новые летные экипажи (за неделю в горниле войны исчезала в боях эскадрилья). В Бузулуке я проучился до окончания седьмого класса. Жили мы в то время напротив отцовского штаба в деревянном, бревенчатом доме на улице Советской. Не шикарно, но сносно. По карте следили за боями, протыкая булавками карту с освобожденными городами.

Была теплая, почти летняя погода 9-го мая. Я узнал на улице, что пришла Победа. Люди плакали, смеялись - чумели от радости. Всеобщая эйфория!

Осенью 45-го мы уже были в Новозыбкове Брянской области. Там у отца была новая работа. Он стал начальником штаба бригады, а вскоре и дивизии бомбардировщиков. Город от войны пострадал мало. Шедевр местной архитектуры - замечательные торговые ряды еще дореволюционной постройки были взорваны нашими при отступлении. Даже разрушенные сооружения напоминали часть Невского проспекта в Ленинграде, впечатляя своей монументальностью. Подвалы были целы. На горке, около пруда красовалась огромная Первая школа, бывшая гимназия, в ней после войны открылся педагогический институт, в котором готовили учителей для начальной школы. Странно, но многое сохранилось, даже уникальный физический практикум дореволюционной гимназии. Здорово пострадало красивое еврейское кладбище, там немцы устраивали стрельбы по памятникам с шестиконечной звездой Давида. До войны в Новозыбкове проживало много евреев, часть которых немцы расстреляли. После войны было обнаружено большое захоронение в лесу, за станцией. Новозыбков был близок географически к черте оседлости евреев ( Гомель, Старый Быхов- Могилев). Местечковые евреи были особенными: с голубыми глазами и светлыми, часто рыжими волосами. Именно, поэтому многих местные жители попрятали у себя и уберегли от уничтожения. С еврейскими детьми я дружил. И был очень удивлен, когда в 70-е годы в Праге в бывшем гетто увидел похожие лица. В Новозыбкове была крепкая община старообрядцев. Обе общины мирно уживались и при царе, вероятно, потому, что преследовали и тех и других. Деревянные церкви старообрядцев немцы не сожгли, но наши уже в 50-х годах взорвали чудесную православную церквушку. Она оказалась рядом со второй школой. Кому-то идеологически мешало ее присутствие. Рассказывают, что верующие пытались ее отстоять, но тщетно. На уборке кирпича работали и школьники. Не бросать же камни в своих детей! Церковное кладбище сравняли с землей и устроили стадион. Вот оказывается, когда начали подготовку олимпийцев.

Вторую школу я и окончил в 1949 году. О школе. Она была двухэтажной. Сразу после войны в ней были размещены пленные немцы за двойным забором и колючей проволокой. Они участвовали в восстановлении некоторых зданий в городе, но в основном использовались на строительстве дорог, аэродрома и военного городка. Часть немцев, которые были рукастыми, мастерили мебель, обшивали население в своем ателье. Мне пошили серый костюм, шикарный по тому времени, с чисто немецкой, тщательной отделкой. По улицам бегали дошколяры, подарок временной немецкой оккупации. Догадываюсь, что не все были в восторге от подобного. В 1947 году пленных из Новозыбкова перевели в другие места. Новый приплод пошел уже от наших авиаторов.

Нам досталась от немцев школа, которую учителя и старшеклассники сами начали приводить в порядок. В бывших классах стояли трехэтажные, деревянные нары, обжитые блохами и клопами. Пыль въедалась в глаза, а озверевшие клопы кидались на ребят. После очистки помещений от нар, появились маляры и привели школу в божеский вид. Она была с огромными светлыми окнами, новыми черными досками. К сожалению, демонстрации по физике проводились, как сказала бы профессор В.И. Иверонова, с помощью палочек, веревочек, сургуча. Добавляю: свечек, зеркальц, увеличительных стекол, колес, даже лома и базарных весов с гирями. Иногда, учитель физики, он же и директор школы, водил нас в первую школу. Его фамилию я забыл, но прозвище помню: "Без!". Любимое слово - "без". Без веса, без размера, без трения. Ольга Коновна, химичка, помню по странному отчеству. Тоже очень старалась. Где она добывала реактивы после войны? Трудно представить! Но опыты демонстрировала. Лекарственный запах химии отвратно въелся в мое сознание. Может быть, это повлияло на выбор, когда мне вместо кандидата физико-математических наук предложили доктора химических, я отказался. В школе преподавали немецкий язык, но я был "англичанин". Занималась со мной, правда не с одним, "англичанка" из первой школы. Но принудительно, я должен был присутствовать и на уроках немецкого языка. Делалось это для того, чтобы я не болтался по школе во время уроков.

Строгость и порядок в школе ощущались на каждом шагу, даже на физкультуре и на русском языке и литературе. Я много читал художественной литературы, которая шла вне программы. Прочитал все тома от корки до корки Джека Лондона, Чехова, Зощенко. Конечно, Пушкина, Лермонтова, Тютчева, но и Апухтина, Фета, Блока, Рылеева, Есенина, Гейне, Байрона, даже Михайловского, до- и после-революционных поэтов Маяковского, Бедного и других. (Прим. Гл. редактора. Есенин, Апухтин, Фет, Тютчев? Сейчас уверяют, что эти авторы в советское время не издавались, более того, запрещались). Из Льва Толстого читал только про войну, а из Горького - что по программе. Любил читать Гоголя, Котляровского и даже Тараса Григорьевича - на украинском языке. Библиотека бывшей гимназии, пополненная книгами в довоенное время, сохранилась при немцах и была богатой, разнообразной.

Преподавал нам математику Александр Григорьевич Пригоровский. Он был виртуоз. Задачи давал еще из дореволюционного Александрова. Пил, однако, здорово. Когда приходил на урок теплым, говорил: "Водка - зло, поэтому я ее уничтожаю! Не шумите, дайте вздремнуть". Мы не мешали: он нас учил уму-разуму. После легкой дремоты он приходил в себя, и урок был строгим и интересным. Во время немецкой оккупации он был директором школы в Людкове, пригороде Новозыбкова. Его не осудили, можно сказать, за такое "плодотворное" сотрудничество с немцами, оправдали. Говорили, что при допросах он проявил высокое человеческое достоинство. "Дети русские не могут оставаться неучами, даже, если идет война!" Кстати, о Людкове. Там были безземельные дворяне. Екатерина Великая одарила их грамотами потомственных дворян. Конечно, не всех, а только тех, кто нес на руках ее карету при путешествии императрицы в Крым через топкие новозыбковские земли. Именно, эти людковцы подарили белого коня Гитлеру. Были и отряды местных жителей, сотрудничавших с немцами. Был сформирован целый полк, который ожесточенно сражался с Красной Армией, отступая в Белоруссию. Но Брянщина, славна, прежде всего, как центр партизанской борьбы. (Читай, например, «Не сволочи. Дети-разведчики в тылу врага», М. 2006). Со мной учился Вовка Марченко, в 13 лет он был партизаном и конвоировал пленных немцев. Когда те попытались разбежаться - проявил геройство, за что был награжден орденом "Красной Звезды".

После войны чувствовалось, что и здесь прошла война, - по округе валялась разбитая немецкая техника, минированы были дороги и даже леса. Подрывались, в основном, дети, пытаясь достать тол из мины или снаряда. До 1949 года в городе было неспокойно. Воровство процветало, часто и грабили. Убивали редко. Вероятно потому, что про «права человека» не слышали, насильников и бандитов не щадили. Поймали на месте преступления - к стенке! Это поддерживало порядок.

Культурная жизнь налаживалась быстро. Работали кино, летний театр. Красочно и правдиво описал поэт Феликс Чуев послевоенную чайную:

Мы в поселке своем не скучали,

хоть нам редко возили кино.

В нашей чайной, где не было чая,

вечно всякого люда полно.

И еда за стеклом возлежала (Это Вам не Дом-2 !)

по сегодняшним дням не горой,

(Советское время)

но зеленые мухи жужжали

над буреющей красной икрой.

Вся в засосах буфетчица Тося

разносила по дымным столам

неизменный "гибрид" на подносе

с табаком и водой пополам.

Правил чайною Юрка-безрукий,

издалека виднелась она.

Инвалиды от памяти-муки

балагурили в ней до темна.

И когда уже Юрка качался,

наливаясь к ночи до бровей,

выходил и не менее часа

вышибалой стоял у дверей.

И, мечту о порыве отрезав,

и, презрительно сплюнув:-Нахал!-

он перчатками звучных протезов

по перилам "нахала" спускал.

...............................................

И стоит одиноко хибара,

подхожу - неужели она?

Нет над окнами вывески старой,

Дверь заделали - кладка - видна.

Весь город в жаркую пору выезжал на реку Ипуть. Военные играли на стадионе в футбол. Даже школьники имели свою команду и обыгрывали солдат. Среди школьников были великовозрастные, некоторые были на пять - семь лет старше меня. Я два раза погонял мячик в официальных встречах. Старички "салагу" не брали. Сами забавлялись. В восьмом классе я играл в шахматы на первенство города. Занял четвертое место. Вначале в средней школе учились и переростки, но уже в 1948 году создали вечернюю школу. И правильно! Переростки ушли. А то, рядом с беременной школьницей я чувствовал себя не очень уютно. А один из школьников, исключенный из школы, избил близорукого Эпимахова Ивана Ивановича, нашего учителя литературы. Фамилия у него греческая, патриархальная. Эпимахов, зная, что я читаю много и избирательно, подталкивал меня заниматься литературой. Математик Пригоровский рекомендовал заниматься математикой только потому, что мне лучше всех удавалось решать геометрические и тригонометрические задачи, и имел редкое образное мышление. Алгебру я не любил: нудна. Но все же поехал сдавать экзамены в МГУ на мехмат. Математика мне казалась непорочной из-за строгих доказательств. Остальные школьные предметы представлялись гуманитарной болтовней.

В 1948 году отца перевели под Оршу. Десятый класс я оканчивал без родителей, под присмотром бабушки. В такой ответственный момент бабушка меня взяла на поруки. Свою свободу я сам пресекал, а соблазнов было много: парк - пиво, конечно, "Жигулевское"; танцульки, ухажёрство, и в лес по грибы-ягоды. Свобода! Сладкое слово - "Свобода". Самостоятельное решение - из глухой провинции ехать в Москву. Это уже нахальство. В дороге я познакомился с Риной Зеленой. Она с труппой артистов приезжала в Брянск. Когда ее позвали актеры, она меня не бросила и наставляла вместо мамы, говорила: «Москва, все же не Новозыбков». По моей глупости я не пошел в МГУ сдавать устную математику. Может быть, правильно решил - на мехмате должны учиться те, кто любит алгебру. Забрал документы и поступил в Бауманку, мне только исполнилось в середине мая 17 лет.

Я уже писал в "Советском физике» о том, как я укрупнял комсомольскую организацию в Волоколамском районе Московской области в 1950 году. Волоколамск после войны пострадал, а вот окрестные деревни почти нет. Но убогая жизнь людей производила ужасное впечатление. Позже, читая лекции по линии общества "Знание" и мотаясь по стране, я сталкивался с подобным бытом в деревнях ещё в 70-е годы. Рядом с Йошкар-Олой в деревнях выращивали прекрасный лен, но русского языка не знали. В Ленинакане (теперь Гюмри, Армения) студенты педагогического института плохо говорили по-русски. Ректор Р.Овсепян мне сказал, что вопросов нет потому, что они не знают, как произнести вопрос. Везде были недоработки с языком. Во время эвакуации в Среднюю Азию мне пришлось учить туркменский, узбекский, казахский. Я назвал три языка, так как учился в этих республиках в 3 и 4 классах. Советский Союз распался еще и потому, что не было свободного владения государственным языком у населявших его народов. Англичане даже в Индии оставили английский язык, который был вторым государственным.

Теперь о Победе. Развал Советского Союза - это поражение, обусловленное стагнацией общества, если не сказать больше. Я всегда не уважал слово "Одобрямс!" Не дай бог, ему вернуться в нашу жизнь.

профессор Р.Н.Кузьмин